Его не беспокоит ни мировая известность, ни огромная стоимость его фотографий, ни восторги критиков.
О нем пишут умные монографии, его работы выставлялись даже в Центре Помпиду, а он все такой же бродяга, говорящий о себе: "Я не художник, не скульптор, не писатель. Я Тарзан на пенсии. Я дикий человек".
Мирослав Тихий, (другой вариант - Тичи) Мiroslav Тichý, родился в Моравии, в местечке Нетчице (сейчас Кижов) 20 ноября 1926 г.. Он был единственным сыном зажиточных и уважаемых людей: портного и дочери сельского старосты. С 1946 г. обучался живописи в Пражской Академии Художеств.
Известно, что он служил в Восточной Словакии с 1948 по 1950-й год. Но об этом периоде его жизни никто доподлинно ничего не знает. Бесспорно одно: что после прихода к власти коммунистов надломился мир Тихого.
Далее последовали возвращение в родной город, к родителям, инвалидная пенсия, выставка картин в 1956-м году в больнице Кижова, а в 1957-м году должна была состояться вторая выставка – в художественной галерее Праги. Но, к сожалению, в последний момент Тихий решил не участвовать в выставке и сам ее проект спровоцировал у него приступ острого психоза. Депрессиям художник был подвержен всю жизнь.
Тогда же он теряет интерес к живописи, у него появляется глубокое недоверие и опаска по отношению к музеям и выставкам.
В шестидесятые годы Тихий абсолютно перестал заботиться о своей внешности. Он не стриг волосы, носил и носит разорванную черную одежду. Это был антипод нового идеала - социалистического труженика.
Как человека с подчеркнуто неряшливой внешностью, задиристого и нелояльного новому режиму, Мирека неоднократно арестовывали. По его воспоминаниям, самое продолжительное его тюремное заключение, в 50-е, закончилось счастливо – переводом в «психушку» – после того, как вмешалась его мать, а он в доказательство своей невменяемости оторвал рукав от форменной рубашки милиционера.
Тихий стал похож на бродягу, на обычного городского сумасшедшего. Впрочем, его и тогда не волновало, что думают о нем окружающие.
Оставив живопись, Тихий начинает фотографические опыты. И этот переход в другую область искусства был более чем осознанным: «Картины были написаны, рисунки нарисованы. Что я могу делать? Я стал искать другой способ выражения. Благодаря фотографии я все увидел в новом свете. Это был новый мир».
Тихий сознательно отказался от современных фотоаппаратов как от достижений века, чтобы не подчиняться его требованиям вообще.
Создание собственного оборудования было для Мирослава выражением его независимости.
Таким же, как и его отказ мыться и носить новую одежду.
Фотоаппараты он мастерил из того, что удавалось найти на помойках: куски фанеры, катушки из под ниток, консервные банки, проволока, картонные трубки от рулонов туалетной бумаги; и изредка ему от старьевщиков попадали сломанные фотоаппараты, в основном, советского производства. Линзы он делал из плексигласа, мастерски обтачивая их наждачной бумагой разных типов: от грубой к тонкой. Полировал зубной пастой и сигаретным пеплом.
Части камеры он склеивал гудроном, который он находил на дороге, а готовое изделие красил в черный цвет. Для механизма перемотки он использовал две бобины от проволоки и резинку для шитья, к которой также присоединялся затвор - кусок картона с небольшим отверстием.
В зависимости от натяжения резинки, затвор открывался более или менее быстро, сокращая или увеличивая выдержку.
Был у него и телевик - с длиной фокуса около 100 мм, который он сделал из кусков старого стекла и плексигласа.
Он ходил по Кижову в своем обычном рубище, пряча под ним фотокамеру и выхватывая ею из повседневности женские образы.
Как только что-то привлекало его внимание, он нащупывал свой аппарат, левой рукой поднимал угол свитера, а правой снимал крышку и нажимал на спуск, порою даже не глядя в объектив. "Охотился" за своими моделями он в парке, у бассейна, из кустов, через окно магазина и просто на улице; причем, делал снимки быстро, незаметно и очень много - до сотни в день.
Дома он печатал снимки на самодельном же оборудовании. Например, фотоувеличитель он смастерил из досок и частей изгороди, соединив их с помощью куска рубероида так, чтобы можно было сворачивать их для подгона размера картинки. Волнительным моментом проявки, печати и коротким временем любования готовой работой исчерпывалось его удовольствие от конкретного снимка. Вскоре он забывал о нем.
А пока восхищение еще не прошло, он подправлял невнятности отпечатка карандашом или пастой из сажи и растительного масла, наклеивал на картон или мастерил рамочку.
Все его жилище набито фотографиями 60-80 годов: грязными, подмокшими, пыльными, поеденными мышами. Многое было выброшено на свалку.
В большинстве случаев судьба его снимков незавидна: для Мирослава Тихого совершенно нормально жить среди них так, будто бы они и не существуют: садиться на них, ходить по ним, спать на них, отрезать от них края или целые части, улучшать композицию с помощью шариковой ручки или цветных карандашей, подкладывать под ножки стола, чтобы он не шатался, разливать на них кофе или ром, отдавать мышам или крысам, выбрасывать в окно, забывать на улице, даже когда начинает идти дождь, а потом находить их и сохранять, приклеивая на картон.
Архив составляют 2-3 тысячи фотографий хорошего качества, плюс какое-то количество снимков похуже. Такой разброс в подсчетах совершенно закономерен, поскольку автор нисколько не заботился и не заботится о сохранении своего наследия.
Когда Тихий начал тайком фотографировать женщин, милиция надеялась, что появится повод арестовать его из-за какого-нибудь неприличного проступка. Но в его действиях не было ничего предосудительного, он никогда не приставал к женщинам.
Тогда милиция обвинила его в нарушениях гигиены: в одежде Тихого были «со всей определенностью найдены две вши и кухонный таракан». На вопрос судьи, что он может сказать по этому пункту обвинения, Тихий ответил: «Призовите их в качестве свидетелей».
Роман Буксбаум, с детства знал бродягу-фотографа: "Когда я был маленьким мальчиком, моя бабушка всегда говорила мне:" Мойте руки - а то будете, как Мирек Тихий ".
Вернувшись в начале 80-х в родные места, Роман Буксбаум навестил друга своей семьи.
Именно с интереса доктора Буксбаума - друга и первого коллекционера его фотографий, началась всемирная известность Тихого-фотографа.
Когда Роман Буксбаум указывал ему на пятна бромида серебра на отпечатках, Тихий отвечал, что «недостатки являются составляющей частью работы: это поэзия, изобразительное качество, на самом деле объектив был не очень точный, но, может быть, в этом и есть искусство! Философия – это абстракция, но фотография конкретная, это восприятие, это глаз, то, что видишь.
Главное – это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым – то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, утонченное – это уже никого не интересует".
Посмотрите на Мирослава в жизни, в интерьере его творческой берлоги.
Источник Дочь горшечника
